ИСТИНА

Сложные и многоаспектные задачи, стоящие перед современными исследователями деятельности союзного и российского Верховных Советов, связаны, прежде всего, с коренным пересмотром исходного теоретико-методологического постулата советской историографии об отсутствии при социализме расхождений между конституционной нормой и реальным порядком осуществления государственной власти. Даже после ХХ съезда советские ученые руководствовались внедренной сверху идеологической установкой о том, что негативные последствия культа Сталина лишь сузили сферу деятельности советской демократии, но не привели к ее полному свертыванию и перерождению советского государства. И все же такой политически ангажированный идеологический ориентир не помешал юристам-государствоведам, сопоставлявшим формальную конституцию с реально существовавшей практикой функционирования высших государственных органов, установить отступления от закрепленных в Основных законах СССР 1936 г. и РСФСР 1937 г. правовых норм, хотя и увидеть их в несколько иной плоскости. Они пришли к выводу, что в повседневной деятельности не удалось последовательно разграничить функции высших органов государственной власти, к которым относились Верховные Советы СССР и республик, а также союзный и республиканские Президиумы Верховных Советов и органов государственного управления, которыми являлись союзное и республиканские правительства и наркоматы. Советские исследователи полагали, что Верховные Советы действовали не только как законодательные и контролирующие органы, но и издавали распорядительные акты по вопросам управления, вмешиваясь в компетенцию правительственных структур. Кроме того, Президиумы Верховных Советов СССР и РСФСР издавали указы законодательного характера и организовывали работу Верховных Советов Союза и республики, хотя согласно букве Конституции такими полномочиями они не обладали. С конца 1980-х – начала 1990-х гг. в ходе критики сталинского режима, а потом и всей советской политической системы возобладало представление о формализации деятельности представительных органов, лишенных в действительности властных функций в условиях тоталитарного режима. Исходя из этого, констатировалось существенное или полное расхождение между Конституцией и реальным механизмом принятия политических решений. Такой подход получил наиболее развернутое обоснование в трудах российских и зарубежных политологов либеральной ориентации. Для обозначения системы, в которой рычаги сдерживания власти не работают, а конституционные нормы не соблюдаются, А. Н. Медушевским был предложен термин «номинальный конституционализм». Удачной попыткой дать новую интерпретацию структуры и деятельности высших и центральных учреждений РСФСР в годы отечественной войны можно считать докторскую диссертацию Т.Г. Архиповой, защищенную в 1991 г. Она до сих пор остается единственным серьезным обобщающим исследованием, в котором работа законодательных и исполнительных органов Российской Федерации в военные годы анализируется на огромном опубликованном и архивном материале. Вместе с тем верно определенная тенденция в развитии союзного и российских высших органов государственной власти в случае ее абсолютизации и абстрагирования от противоречивой конкретики деятельности Верховных Советов подчас приводит к ошибочным суждениям даже специалистов по государственному управлению. Так, В. В. Черепанов в монографии «Власть и война: сталинский механизм государственного управления в Великой Отечественной войне» (М., Известия, 2006. С. 157) утверждал, что Верховный Совет СССР в годы войны «ни разу не собирался, т.е. не работал», хотя общеизвестно, что в тот период состоялись 3 его сессии. Вывод о формальном характере деятельности Верховных Советов СССР и республик резко снизил интерес исследователей к изучению представительных органов и актуализировал поиск в государственном механизме реальных властных структур. Не случайно, после диссертации Архиповой сколь-нибудь заметных трудов по этой теме не появилось. Поскольку деятельность Верховного Совета СССР вообще и в годы войны, в частности, освещена в российской историографии лучше, чем единственная сессия Верховного Совета РСФСР, именно она является объектом изучения. Для этого в распоряжении историков имеются опубликованный стенографический отчет в совокупности с архивными материалами, из которых особенно важны протоколы (впервые введенные в научный оборот Архиповой) и стенограммы (впервые используемые автором данного доклада) бюджетной комиссии, хранящиеся в Государственном архиве РФ. Эти источники позволяют более предметно приблизиться к решению проблемы о степени формализации при обсуждении таких важных вопросов, как бюджет на предстоящий 1944 г. и создание союзно-республиканских наркоматов иностранных дел и обороны. Анализ выступлений депутатов, а также хода и итогов работы бюджетной комиссии показывают, что наряду со сложившимися формальными процедурами, озвучиванием идеолого-пропагандистских клише шел заинтересованный поиск повышения доходной части бюджета, эффективности использования выделенных государством средств, преодоления бюрократизма, нераспорядительности и некомпетентности республиканских и местных чиновников. Налицо стремление депутатов не только усилить мобилизацию средств на нужды обороны, но и обеспечить удовлетворение самых неотложных социально-экономических и культурных потребностей граждан. Вместе с тем совершенно иной, сугубо формальный характер носило обсуждение вопроса о создании вышеупомянутых наркоматов, что объяснялось не столько внутриполитическими, сколько внешними факторами. Умалчивание подлинной причины предлагаемых преобразований заключалось в стремлении советского руководства дополнительно подчеркнуть суверенитет союзных республик, чтобы добиться их включения в ООН в качестве полноправных членов. Таким образом, изучение хода обсуждения вопросов, вынесенных в марте 1944 г. на сессию Верховного Совета РСФСР свидетельствует о том, что соотношение элементов формализма и подлинного творческого подхода были в разной степени присущи дискуссиям депутатов в зависимости от характера обсуждаемой проблемы.