ИСТИНА

В докладе рассмотрены особенности обработки сюжета о самопожертвовании слона (№514 в палийском каноне) в “Джатаке о слоне” в составе “Гирлянды джатак” Харибхатты (IV-V в. н.э., последователя Арьяшуры и предположительно современника Калидасы). Различия (их больше, чем сходств) объяснимы по меньшей мере с двух позиций: с одной стороны, с позиции исторической поэтики (перехода от архаической словесности и, шире, типа мышления - к авторской художественной литературе с ее ценностями и мировоззрением); с другой стороны, с позиции канона высокой придворной литературы (кавья), принадлежность Харибхатты к которой не вызывает сомнений. Кроме этого, оба текста - палийский первоисточник и санскритская литературная джатака - были рассмотрены с точки зрения структуры повествовательного текста, и это позволило понять, чем именно создается ощущение выстроенности, композиционного изящества литературной джатаки, а также как именно Харибхатта работает с исходным сюжетом. На некоторые вопросы - в частности, о функции стиха и прозы в тексте (принадлежащем “смешанному” в смысле стиха и прозы жанру чампу) - полного и ясного ответа дать не удалось, только частичные наблюдения. Сюжет джатаки №514 (если оставить в стороне рамочную историю, которую в литературных гирляндах джатак не повторяют) сводится к истории о несправедливой мести, самопожертвовании и воздаянии за них. Бодхисаттва-вожак слонов случайно наносит обиду второй жене, Младшей Субхадре, и слониха, затаив злобу, решает отомстить. Для этого она совершает тапас, поклоняется аскетам-пратьекабуддам, затем, уморив себя голодом, перерождается царевной и становится любимой женой царя Варанаси. После чего она симулирует каприз беременной-дохаду и требует, чтобы царь отправил охотника за бивнями этого слона. Выбор охотника - довольно пространная сцена, за которой следует обсуждение задания, снаряжение охотника в путь, длинный рассказ о его путешествии и сооружении ямы-ловушки, и только после этого - сама сцена выстрела. Раненый слон не только не убивает пойманного охотника, но, расспросив и узнав, кто и зачем его послал, разрешает ему спилить свои бивни. А когда охотник не справляется, слон берется хоботом за второй край пилы и помогает ему, истекая кровью. После этого он подсказывает охотнику способ магически проделать семилетний обратный путь за семь дней и, отпустив его, умирает. Вернувшееся стадо слонов оплакивает вожака и проводит обряд кремации (!), а охотник возвращается в Варанаси и приносит царице волшебные бивни. Увидев их, она начинает вспоминать царя слонов и раскаивается в содеянном, так что “сердце ее разорвалось, так и умерла она, глупая”. Получается, что героиня наказана отчаянием и смертью за свою злобу, а бодхисаттва (в прозаическом комментарии он сам говорит об этом в ключевой момент сюжета), накапливая благую заслугу-пунью, становится на шаг ближе к обретению высшего знания Будды. Харибхатта значительно сокращает исходную историю: из одиннадцати эпизодов остается шесть, причем последовательно выбрасывается всё, что связано с линией охотника (как низкий персонаж, он не представляет для автора придворной литературы особого интереса); значительно сокращена и вся линия стада слонов и старшей, преданной жены-слонихи. Оставлено почти исключительно то, что касается двух главных героев: бодхисаттвы и злодейки-жены. Кроме того, Харибхатта выбрасывает из текста все повторы: этот элемент фольклорной поэтики в литературном тексте оказывается лишним. Речь идет не только о дословных повторениях (в палийской джатаке тождество событий или явлений отражается тождеством словесного рассказа о них: так сбывается просьба слонихи о новом рождении царицей, так подтверждается прибытие охотника в то самое место, которое ему описывала царица, и доставка им тех самых бивней, которые она ему заказывала); кроме них, в сюжете палийской джатаки много своего рода зеркальных повторов: каждый зачин должен иметь свою концовку, каждый, кто появлялся в тексте, маркированным образом из него уходит, и в этом смысле все персонажи равноправны. Текст палийской джатаки структурно представляет собой нечто вроде лоскутной ткани, где один на другой нашиты без видимой системы разные перекрывающиеся куски: в нем целый ряд концентрических микросюжетов, которые, однако, не группируются равномерно вокруг центрального смыслового эпизода (гибели слона), а хаотично чередуются. Речь идет то о вожаке, то о стаде слонов, то о пратьекабуддах, то о слонихе, то о царице и царе Варанаси, то об охотниках (числом шестьдесят тысяч), то о выбранном охотнике, то о слоне, затем снова о стаде и пратьекабуддах, об охотнике и о царице. Объемы текста (а значит - и внимания), уделенные разным персонажам, в целом равномерны. Эту структуру Харибхатта коренным образом перестраивает: в его джатаке сюжет не концентрический, а линейный, и участвуют в нем ограниченное число главных героев (причем охотник низводится до эпизодического персонажа, царь - тем более). Кроме того, в отличие от палийской джатаки, где почти все эпизоды даны в медленном повествовательном времени, у Харибхатты чередуются, сменяя друг друга, быстрое и медленное повествовательное время, так что возникает художественный ритм. С переходом от архаики к классической древности связано возникновение представлений о ценности индивидуального чувства. Большой контраст заметен между эпическим бесстрастием повествователя палийской джатаки и эмоциональной вовлеченностью повествователя у Харибхатты. Кроме того, из исходной истории отобраны и даны подробно (растяженно) именно те элементы сюжета, которые давали возможность для эмоционального изображения или подключения к ним элементов, несущих большую эмоциональную нагрузку (скажем, в текст введен плач, которого не было в оригинале). Чувством сострадания, а не желанием накопить благую заслугу-пунью, мотивировано и самопожертвование бодхисаттвы. Возрастает доля описаний в тексте (вводятся не только описания присутствующих в исходном тексте элементов, но и придуманные автором). Неизмеримо больше доля входящих в него украшений, что объясняется каноном кавьи. Из текста изъяты все немотивированные чудеса (сферой чудесного остается только небесный мир и сила буддийских подвижников): очевидное следование требованию правдоподобия, известному нам по трактату Бхамахи. Нивелируется и смягчается всё неприятное, натуралистичное, низкое, а это тоже отвечает требованиям поэтики высокой санскритской литературы. Не умирает в конце царица, всего лишь произносящая плач о погубленном слоне. Харибхатта изымает даже смерть бодхисаттвы, вводя в сюжет сатьяваду (заклятие истиной), с помощью которой у слона мгновенно отрастают новые бивни и исчезает яд в теле от отравленной стрелы. Однако нельзя сказать, что эта мера была вынужденной, поскольку в других джатаках того же автора смерть бодхисаттвы встречается; видимо, мы все же имеем дело с авторской волей. Если говорить о функции стиха и прозы в тексте, то с долей определенности можно утверждать только то, что к стихотворной форме тяготеют дидактические стихи-сентенции и проповеди, а также заимствованный из махакавьи внутренний жанр плача; кроме того, стихами оформлены однострофные пейзажные зарисовки, построенные на приеме утпрекша (фантастическое предположение), в сущности - с олицетворением природных объектов. Повествование ведется как в прозе, так и в стихах, реплики героев могут свободно начинаться в прозе и кончаться стихами или даваться только в стихах или только в прозе; описания встречаются и прозаические, и стихотворные; к прозе тяготеют описания пейзажа в экспозиции. Принципы распределения материала по стихотворному и прозаическому тексту остаются не вполне ясными. В целом предсказуемо было, что литературная джатака сильно отличается от фольклорной; менее ясно заранее было, одинаково ли работают с одним и тем же сюжетом два близких по времени автора - Харибхатта и его предшественник Арьяшура. Для ответа на этот вопрос полезным оказалось сопоставление трех джатак о зайце - палийской (№316), Арьяшуры (№6) и Харибхатты (№4), поскольку это единственный совпадающий у двух авторов сюжет. Однако это тема для отдельного доклада.