ИСТИНА

В нашем докладе речь пойдет о человеке и его границах, как они представлены в греческом архаическом мировоззрении VIII–V веков до н.э. В эту эпоху греческая культура и идеология находятся в процессе бурного становления и оформления, закладывая основы последующего мировосприятия. Развитие полисного устройства, социальной жизни с ее классовыми и сословными конфликтами, промышленности, морской торговли, техники, научного знания, художественного творчества ставили перед рождающейся европейской мыслью множество вопросов, которые в той или иной степени затрагивали проблему человека, его место в мире, отношение к другим существам, вопрос о природе его способностей и о мере его возможностей. Несмотря на отсутствие жесткой и догматической установки, характерной, например, для иудаизма и вырастающих из него религий, в многообразии поисков ранними греками ответа на вопрос о человеке и его месте в мире присутствует внутреннее единство, связанное, прежде всего, с реализмом раннего греческого мировосприятия. Для традиционного греческого мировоззрения человек не является ни центром, ни тем более венцом мироздания, в этом смысле он ограничен или определяется внешними по отношению к нему самому явлениями природы, которые символически обозначаются как «боги», или всей совокупностью таких явлений, обычно символизируемой через образ Зевса. Обычное определение человека в гомеровском эпосе и следующей ему традиции — brotos — подчеркивает его конечность, противоположность бессмертию богов и неизменности мира. Будучи телесным, или же, выражаясь точнее, будучи телом (soma) он получает свое определение, как и любое другое тело, через другие тела. Его «самость» заключена в теле, как об этом свидетельствует начало «Илиады». Греки этой эпохи не признают ни бестелесной психологии, поскольку то, что мы называем, следуя долгой идеалистической традиции, психическими способностями, считалось тогда телесными органами, ни бестелесной эсхатологии, наполняя свой Аид вполне материальными объектами — тенями (skiai) или призраками (eidola). И в своей познавательной деятельности человек ограничен как силой своих способностей к познанию, так и сложностью и многообразием познаваемого мира. Отсюда многочисленные жалобы поэтов и философов, начиная с Гомера, на бессилие человеческого познания по сравнению с совершенным знанием богов. Первые свидетельства этому можно найти в гомеровском эпосе. Так, во второй песне «Илиады» поется: «Ныне поведайте мне, Мусы, жительницы Олимпа. Ведь вы — богини, вы вездесущи и знаете всё, тогда как мы только слушаем молву и ничего не видим»(Il. II, 484–486). Человек лишен вездесущности, поэтому его знание основано на свидетельствах других людей, то есть на молве, подлинного знания быть не может. Еще один пример из сборника Феогнида Мегарского: «Никто, Кирн, сам не виноват ни в своей бедности, ни в своем богатстве, это боги одаривают их и тем и другим. Никто из людей не действует, твердо зная своим умом, обернется ли его дело добром или злом. Ведь часто, ожидая несчастья, человек творит несчастье, а, ожидая несчастья, творит счастье. И никому из людей не выпадает то, что он хочет, ибо его держат пределы тяжкой беспомощности. Все наши мнения тщетны, мы ничего не знаем, боги совершают всё по своему разумению» (133–142). Таким образом, если не говорить о маргинальных явлениях греческой идеологии (т.н. «орфизм»), в представлении ранних греков человеку не свойственно абсолютное знание и могущество, место его в мире довольно скромное, судьба — особенно если речь идет об индивиде — незавидная. Тем не менее, греческий взгляд на человека далек и от концепции «греческого пессимизма» Ницше, и от веры в «иррациональность греков», вошедшей в моду после известных лекций Доддса в Беркли. Да, греки превосходно знали, что человек определен миром и что вне мира — только призраки и тени, но это нисколько не ослабляло поразительную силу творческого гения этого маленького народа, дерзавшего пересоздавать этот мир и знавшего, что он это делает. В знаменитом стасиме «Антигоны» Софокла (332–375) хор поет о тех достижениях, которые человек осуществил: мореплавание, земледелие, охота, речь, мысль, медицина. Его хитроумная мудрость, паче чаяния овладевшая искусствами, делает его самым чудным из всех чудес на свете. Слова об Аиде, которого нельзя избежать, ни в коем случае не перечеркивают гордость поэта достижениями человеческого рода. Для Софокла человеческое творчество ограничено не смертью, но использованием его на благо или во вред своему городу: «кто живет по законам страны и по клятвенной правде богов, в городе тот высок». Само по себе искусство, знание, мысль и творчество могут вести как к добру, так и ко злу, в зависимости от политического и морального выбора. Это самоограничение человека греки этой эпохи называли «софросине» и почитали как важнейшую человеческую доблесть. Гераклит, например, говорит, что sophronein arete megiste (112 DK), и утверждает, что наряду с самопознанием sophronein может быть уделом всех людей (116 DK). Для Демокрита sophrosune обеспечивает самодостаточность человека, делает его autarkes (210 DK), увеличивает его наслаждения (211 DK). Она не сводилась, как это будет у Платона, к добродетели одного из трех сословий полиса, обязанного подчиняться двум вышестоящим, и к необходимому свойству низшей, неразумной части человеческой души, подчиненной двум высшим. Она определяла должное положение человека в мире по отношению к богам и полису, ее отсутствие превращало для идеологии этой эпохи любую добродетель в ее противоположность. Противоположное ей свойство, hybris, навлекало на человека всевозможные несчастья и гнев богов, следивших за тем, чтобы ни одно из существ не выходило за пределы установленного в мире порядка, не покушалось на ту «честь» (time), которая ему не принадлежит. Уже начиная с Гомера, выход за пределы (hyperbasie) установленного порядка (dike) неизбежно влечет человека, как и любое другое существо, к гибели, причиной которой обычно выступает либо зависть людей, либо зависть богов. Причем гибелью грозит даже выходящая за пределы добродетель, что хорошо видно из того же Софокла, где Аякс гибнет из-за своего чрезмерного мужества (andreia), а Эдип — из-за своей изумительной мудрости и расчетливости. Без самоограничения теряют смысл все остальные человеческие доблести, а человек, в силу своей дерзости преступивший должный порядок вещей, оказывается обречен на возмездие и несчастье (ate). Поэтому тот же Гераклит называет hybris опасной лихорадкой (pyrkaie), тяжелой болезнью, от которой всеми силами нужно избавиться. Таким образом, самоограничение (sophrosyne) является важнейшей характеристикой человека в архаическом греческом мировоззрении, неразрывно связанной с другими основными понятиями мышления этого периода.