ИСТИНА

Изучение оппозиции фикциональное–фактуальное — один из самых актуальных научных вопросов в современном литературоведении. Не существует однозначного определения критериев фикциональности — мнения исследователей разнятся как в вопросе терминологической идентификации, так и в понимании природы фикциональности текста. Джон Серль утверждал, что фикциональность — результат авторской интенции, Кэти Хамбургер, напротив, полагала, что текст сам по себе указывает на свою фикциональность, а Вольф Шмид пришел к выводу, что фикциональность относительна и является признаком художественного текста, который указывает на онтологическое начало изображаемой действительности, то есть фантазии автора. При этом фикциональность нехудожественного текста также вызывает массу вопросов и становится предметом активного исследования. Особенно интересен феномен проявления фикциональности в хроникальных и документалистских жанрах: оказывается, что в подобных текстах оппозиция вымышленное–реальное, хотя и с трудом различима, но все же проявляется. Объясняется это тем, что сознание автора становится своеобразным фильтром для достоверного знания, проходя сквозь который, факты вербализируются так, как их понимает или хочет представить автор, а значит невозможно говорить об абсолютной степени достоверности. В этом смысле среди художественных жанров особенно интересным становится мемуарный роман, не только поскольку он тяготеет к хроникальности, но имеет двойственную природу — фигуры непосредственного автора и рассказчика в нем не совпадают. Данный жанр появляется на рубеже XVII–XVIII веков как следствие увлеченности семейными и родовыми хрониками, автобиографиями, мемуарами, потребности в фиксации воспоминаний ввиду кризиса «большой» истории. В нем обнаруживаются первые образцы взаимодействия фикционально-романического и референциально-мемуарного. Из барочных вставных историй исследование собственного «Я» романных героев превращается в центральный элемент романного пространства. Традиционно фикциональность называют продолжением аристотелевского мимесиса. Ввиду динамической природы сюжетообразования [Рикер] справедливо говорить о мимесисе как деятельности или миметическом акте. Трансформация опыта автора — или в данном случае романиста — в нарратив предполагает прохождение нескольких стадий. На первой или префигуративной стадии будущие элементы повествования уже сосуществуют в рамках фикционального поля, но еще не связаны между собой логически. Задача автора — объединить элементы и разработать структуру будущего повествования, что происходит в рамках второго этапа или конфигурации. Само понятие «конфигурации» отсылает к аристотелевскому «mythos», то есть упорядочиванию фактов в систему, а значит ожидается, что ее результатом станет текст с определяемым повествовательным замыслом. В финале миметического акта происходит рефигурация практического поля в восприятии произведения читателем или слушателем. По итогам трехступенчатого процесса формируется повествование, фикциональность которого может иметь различную степень выраженности. Своеобразие фикциональности в мемуарном романе, сформированной в результате миметического акта, стоит рассматривать на трех уровнях — текста, смыслов и жанра. В контексте обсуждения мемуарного романа справедливо говорить о двух фикциональных пространствах, которые накладываются друг на друга — тексте условного «мемуариста» и художественном произведении конкретного автора. Надо сказать, что нередко мемуарные романы 1730-1740-х годов снабжаются предисловием к читателю, в котором раскрывается удивительная история «обретения» рукописи и последующего ее издания после незначительной редакции. Благодаря тяготению жанра к хроникальности фикциональность мемуарного романа будет включать в себя элементы жизнеспособного вымысла, то есть повествующего о событиях, имеющих аналоги во внетекстовом мире и подкрепленные практическими доказательствами — изображаемая действительность создается на основе переработки впечатлений романиста от окружающих его реалий. Действие романа может происходить в Париже и разворачиваться как в популярных местах притяжения высшего света, так и небезызвестных пригородах («Мемуары благовоспитанного человека» Прево, «Удачливый крестьянин» Мариво, «Заблуждения сердца и ума» Кребийона). При этом рассказчик-мемуарист оказывается выдуманным персонажем, а вместе с ним вымышленной становится и вся история. Оппозиция фикциональное–фактуальное расширяется до триадического отношения реального, вымышленного и воображаемого [Изер]. Мемуарный формат повествования ограничивает возможности проявления воображаемого на уровне смыслов — сам сюжет не может содержать ярко окрашенных элементов вымысла, как, скажем, в фантазийном романе. На уровне же текста воображаемое может проявляться в предположениях и мечтах героев: не имея возможности видеть любимую, граф де Комменж рисует образ Аделаиды по памяти («Мемуары графа же Комменжа» мадам де Тансен), Мелькур мечтает о Гортензии, прогуливаясь по темным аллеям Тюильри, строит предположения, пытаясь понять женскую природу («Заблуждения сердца и ума» Кребийон), Жакоб воображает любовные картины, находясь под впечатлением от оказанного дамами внимания («Удачливый крестьянин» Мариво). При этом по-настоящему фантазировать персонажи как будто не умеют: герои не строят воздушных замков, не представляют себя рыцарями, у них не возникает несбыточных мечт. Рефлексируя над событиями конкретного периода жизни, анализируя процесс собственного становления с высоты прожитых лет, рассказчики концентрируются на понятных и достаточно приземленных желаниях — быть любимым, иметь статус в обществе, завоевать ту или иную женщину, оказаться приглашенным на определенный прием и так далее. На короткий промежуток времени желание может приобретать оттенок фантазии и редко становится недостижимой мечтой — меняются либо желания героев, либо внешние обстоятельства: мечтания Мелькура о внимании и благосклонности госпожи де Любер не успевают получить серьезного развития, поскольку герой увлекается девушкой в Опере. Вымысел в мемуарном романе — это не столько фантастические элементы, сколько результат мыслительной деятельности, репрезентация компонентов действительности как персонажем, так и самим автором. Эпистолярный способ повествования стирает границы между фактуальностью и вымыслом, используемый «мемуаристом» формат «самоописания» позволяет соблюсти единство сюжета и фабулы, использовать элементы хроникального изложения, исследовать особенности человеческих чувств с помощью рефлексии персонажей над конкретных периодом жизни или событием. Романисты имитируют реальность своего времени, детализируя не только особенности материального мира произведения, но и разъясняя ощущения героя, что позволяет приблизить текст вымышленного мемуара к хроникальности автобиографий. В этом смысле исследование фикциональности мемуарного романа во многом сопряжено с изучением вопроса памяти и воспоминаний. Своеобразие фикциональности отражается в способе изложения событий главным героем — автор наделяет его уникальными мнемоническими способностями, благодаря которым герой, как утверждается, в достоверной точности способен восстановить все детали событийной линии. На уровне текста фикциональность в мемуарном романе проявляется в сочетании мнемонических маркеров с избыточными хронологическими уточнениями. Жакоб Мариво избыточно убеждает читателя в том, что он честен в изложении событий, а его память хранит множество детализированных воспоминаний, однако подобные заверения скорее дополняют «плутовской» образ крестьянина, чем добавляют уверенности в его словах. Граф де Комменж мадам де Тансен хотя и менее настойчив, но тоже будто специально выбирает оправдание — на этот раз объясняя детализированность повествования сильной любовью к Аделаиде и обостренностью чувств: граф даже цитирует молитву девушки при том, что подобные физические способности маловероятны — герои находились в противоположных частях церкви, а молитву девушка произносила практически шепотом. На уровне синтаксиса фикциональность проявляется в повествовании, которое преимущественно строится в формате диалога «мемуариста» с другими персонажами. Читателю предлагается поверить в точность образов и достоверность воспоминаний героя мемуарного романа несмотря на то, что по большей части возможности памяти оказываются нереалистичными. Герои цитируют диалоги с другими персонажами наизусть, при этом либо объясняя подобную способность своей впечатлительностью, либо вовсе не снабжая подобные пассажи разъясняющим комментарием. При этом память героев по большей части событийна — они излагают историю, опираясь на эмоции и отношения с другими людьми, а не на исторические ориентиры. Вымысел рождается через прагматику высказывания, формируя элементы фикциональности на уровне текста. Для некоторых мемуарных романов характерен выход за пределы внешнего и внутреннего мимесиса: подражание достигает границ интертекстуальности, которая оказывает влияние на фикциональность текста. Примером интертекстуальности может служить феномен подражательных произведений в жанре мемуарного романа: «Удачливая крестьянка, или Мемуары маркизы де Л.В.» шевалье де Муи написана в подражание роману Мариво со схожим названием. Таким образом, объектом миметического акта может являться не только реальность или мир произведения, но и другой роман.