ИСТИНА

В докладе предполагается рассмотреть соотнесенность поэзии Иосифа Бродского с так называемым Петербургским текстом (понятие, введенное В.Н. Топоровым). Ранняя (доэмигрантская, преимущественно начала 1960-х гг.) поэзия Бродского в целом вписывается в границы Петербургского текста : таковы мотив смерти героя в петербургском пространстве ("Ни страны, ни погоста...", "Стансы городу", Романс князя Мышкин из поэмы "Шествие" - в последнем случае представлен еще и характерный для некоторых произведений Петербургского текста мотив сумасшествия - и др.), гонения персонажа в этом локусе ("Петербургский роман" При этом трагический вариант этого сюжета, восходящий к пушкинскому "Медному Всаднику" (одному из основополагающих, "ядерных" произведений Петербургского текста) скрещен с его иронической трактовкой из "Петербургских строф" Осипа Мандельштама, но мандельштамовская трактовка реинтерпретирована в трагическом ключе. Но одновременно смерть в петербургском локусе может истолковываться Бродским как блаженная, а петербургское пространство (прежде всего городской пейзаж) предстает воплощением не столько враждебности по отношению к "я", сколько абсолютной красоты и осмысляется как родное - все это для Петербургского текста нехарактерно. Вместе с тем по крайней мере один раз Бродской, по существу, просто повторяет один из сюжетов Петербургского текста, раскрывая потенциально заключенный в нем символико-мифологический смысл ("Вдоль темно-желтых квартир..." Бродского и "Преступление и наказание" Достоевского). В более поздней поэзии Бродского происходит либо своеобразная аннигиляция, исчезновение Петербурга ("Я родился и вырос в балтийских болотах, подле..." - но в том глубоком историософском смысле, который присущ, например, мотиву иллюзорности Петербурга в "Подростке" Достоевского или в "Петербурге" Иннокентия Анненского), либо его "анонимизация" и сведение к инвариантным для ренессансного и постренессансного горда атрибутам - статуям на домах, кариатидам и геометрическому признаку - "бесконечной" набережной ("В Италии"), превращению в символ, модель тоталитарного государства вообще, отнюдь не только советского ("Развивая Платона"), совершается деэстетизация в сочетании с мотивом отречения ("Мы жили в городе цвета окаменевшей водки..."). Трансформация традиции Петербургского текста в творчестве Бродского, по-видимому, свидетельствует о завершении его истории: остается лишь рекомбинировать присущие Петербургскому тексту мотивы.