ИСТИНА

Мысленные эксперименты как предмет методологического анализа обыкновенно рассматриваются либо в связи с материальными экспериментами и проблемой сходства и взаимозаменяемости этих методов (проблема, чрезвычайно активно обсуждаемая, например, в методологии экономической науки), либо в связи с их логической структурой и эвристической ценностью (такой ракурс преобладает, например, в философии сознания, где тема мысленных экспериментов, ввиду отсутствия других методов «экспериментальной» работы, также является чрезвычайно значимой). На этом пути анализируется логическая правильность конкретных мысленных экспериментов, предпринимаются попытки построения типологических определений (отметим, что термин «мысленный эксперимент» крайне плохо определен и, по сути, не имеет конкретного смыслового наполнения, объединяя совокупность теоретических процедур, выполняемых с познавательными целям), а также дается оценка эвристической валидности продуцируемых моделей и надежности сделанных с их помощью выводов. При этом из поля зрения исследователей регулярно выпадает проблема происхождения и источников обоснования посылок рассуждения и «онтологической рамки» мысленного эксперимента (системы неявных предположений и принимаемых за основу рассуждения гипотез). Ряд аналитиков обратили внимание на регулярное использование изначально нереалистичных посылок («представьте себе, что вы – мозги в бочке…»), что ставит под сомнение релевантность любых сделанных на их основе выводов (прекрасный пример такого анализа – работа К.Уилкс «Real people: personal identity without thought experiments”). Однако даже когда исследователи обращаются к проблеме реалистичности посылок, они обходят вниманием более общую и фундаментальную проблему – вопрос об источниках, критериях отбора и эпистемологических основаниях посылок мысленного эксперимента, о том, почему и как именно те или иные нереалистичные посылки и имплицитные допущения вошли в состав теоретической практики конкретного мысленного эксперимента. Обозначенная проблема заставляет нас обратиться к той функции человеческой психики, которая отвечает за формирование любых возможных предметностей – воображению. Эта, по выражению Канта, «слепая функция мышления» является универсальным синтетиком, обеспечивающим возможность пересборки перцептивных данных, т.е. конструирования любых обладающих представимостью (наглядностью в широком смысле этого слова) объектов. В случае мысленных экспериментов воображение очевидным образом ответственно за синтез онтологической рамки и нереалистических (обычно – предельно гиперболизированных, утрированных) посылок, из которых, - после того, как на основе работы воображения формируется конкретная модель мира, - с помощью логических средств извлекаются выводы. При этом очевидно, что содержательное богатство выводов в большей степени определяется работой воображения (представленной ситуацией), нежели логикой рассуждения. Это заставляет нас пересмотреть вопрос о возможностях и эпистемологическом статусе результатов мысленного эксперимента и перенести фокус методологического анализа данного типа исследовательских средств с логической структуры и риторики (рассуждения) на эпистемологию воображаемого – раскрывающиеся в мысленных экспериментах как наиболее «чистых» формах воображения структурные свойства и априорные правила работы воображения.