Место издания:Издательско-полиграфический центр "Киевский университет" Киев Киев
Аннотация:1. Проблема возможности общества предельно заострена Г.Зиммелем в известной работе с аналогичным названием, являющейся своего рода концентрированным выражением основных идей двухтомной «Социологии». Особый интерес здесь представляет факт связи зиммелевской постановки вопроса с рецепцией идей И.Канта, широко осуществлявшейся в философской мысли рубежа XIX-ХХ веков. Буквально с первых же строк Г.Зиммель вводит свой анализ проблемы в контекст проблематики кантовской критической философии: вопрос о возможности общества тесно увязан с вопросом «Как возможна природа». Различие «природы» и «общества» становится тем краеугольным камнем, на котором строится дальнейшее исследование. Тем не менее, эта различенность не становится абсолютной – внутри нее обнаруживается парадоксальная тождественность, стягивающая онтологию социального и природного в единое целое.
2. Различие природы и общества заключено в следующем: первое требует полагание субъекта, синтезирующего многообразие восприятий в «вещь» (Sache), а многообразие вещей в природу; второе как раз никакого внешнего себе субъекта не требует и в каком-либо внешнем синтезе не нуждается, наоборот – оно осуществляет этот синтез как бы «изнутри» через то, что Г.Зиммель называет «бытием-обществом». Вопрос об условиях такого внутреннего синтеза и является основным. Напомню, что вопрос о синтезе, связи, единстве многообразия в познании и бытии был ядром и кантианского критицизма. Что позволяет объединяться (об-общаться) вещам и созерцаниям в вещи? Априорные формы синтеза, привносимые субъектом, осуществляющим своего рода «собирание мира» в единое целое. Что же в таком случае позволяет объединяться (общаться) Я и не-Я? Но здесь же возникает и другой вопрос: что полагает различие Я и не-Я? На каком основании Я полагает некое иное себе – но не абсолютно иное («ukon», говоря языком античной мысли), а некое иное, сохраняющее в своей инаковости единство с Я («meon»)? Иначе говоря – каковы условия этого различия-синтеза? Контекст кантовской мысли заставляет предположить, что эти условия также априорны, как и условия возможности природы, однако по своему характеру эта априорность должна быть весьма специфической. В любом случае, возможность общения (объединения, синтеза) должна носить независимый от случайного опыта или стечения обстоятельств характер.
3. Само по себе зиммелевское решение данной проблемы может, конечно, вызывать вопросы или даже возражения: Г.Зиммель рассматривает такие формы синтеза как единство в индивиде Я-для-себя (Я-сам) и Я-для-другого; единство в том же индивиде социальной позиции, места (безразличного самого по себе к тому, кто его занимает) и Я-в-месте (осуществление своего призвания, всегда конкретного и уникального). Однако в рассматриваемой работе есть одно интересное место, которое, по справедливому замечанию комментатора, «является самым темным и путанным местом во всем тексте» [1]. Речь идет о рассмотрении уже обозначенной выше проблемы полагания различия Я и Другого. Условием такого рода различенности Г.Зимель видит тот факт, что Другой никогда не дан Я с абсолютной полнотой. Здесь та же проблема синтеза: Другой должен выступать для Я одновременно как нечто абсолютно внешнее, но при этом и каким-то образом данное в представлении. Задача радикально отличается от проблемы бытия внешней вещи: вещь нуждается в Я, Другой – нет; его «душа», замечает Г.Зиммель, обладает самостоятельностью (как и «душа» Я). Но так ли все просто с этой самостоятельностью – ведь она мыслится здесь по аналогии с трансцендентальным субъектом в науках о природе? Работает ли эта аналогия в «науках о духе»?
4. Итак, Другой выступает для Я как некая неполнота, ускользание, невозможность полного охвата в представлении. Но здесь же уместно обратить взор на противоположный полюс: а каким образом в представлении Я выступает для самого себя? Вот основная мысль того самого «путанного места»: Я точно также ускользает от полноты охвата, Я точно также выступает для себя как многообразие «фрагментов», «взор Другого восполняет это фрагментарное, делая нас тем, чем мы никогда не являемся чисто и полно»[2]. Таким образом, Другой «достраивает» Я до некого единства, завершенности – как и сам достраивается Я в парадоксальном бесконечном ускользании. Очевидно вопрос о возможности общества, таким образом, превращается в вопрос о возможности самого Я – а условия возможности того и другого становятся фактически идентичными. Бытие общества – условие бытия Я и наоборот.
5. Важно отметить, что Я не выступает как причина в отношении к существованию Другого – как и общество не есть причина существования Я: эти отношения предельно не каузальны, поскольку, продолжая следовать за И.Кантом, каузальность существует только для вещей опыта, связанного с чувственным созерцанием, и не может быть применима за его пределами. Взаимоопределенность (тождественная различенность, как выразился бы Г.Гегель) Я и Другого уже дана в самом факте общения. Иначе говоря, «они не знают, почему они это делают, но они это делают». Я как Я есть только потому что есть не-Я (Другой), указывающий на мои собственные пределы, мое несовершенство, но при этом Я как бы заранее всегда уже соотнесен с другим, положен ему. Точно также Я, выступающее как некий избыток по отношению к обществу (индивид всегда сохраняет в себе нечто несоциальное, различное с социальным) становится границей общества и возможностью его определения через это ограничение.
Таким образом, вопрос о возможности общества неизбежно выводит на фундаментальные онтологические вопросы, а сама социальная онтология задается общей онтологической проблематикой. Именно в этой точке стягивается проблема существования Я, мира, социума. И в этом видится возможность не только общества, как ставит его Г.Зиммель, но и социальной философии как таковой со своими специфическими целями и задачами.
[1] Зиммель Г. Как возможно общество? //Зиммель Г. Избранное. Т.2. – М.: Юрист, 1996. С. 526.
[2] Там же, с. 515.