|
ИСТИНА |
Войти в систему Регистрация |
ИПМех РАН |
||
Стихов сожжённых стаякнига
- Автор: Хохлов А.В.
- Год издания: 2008
- Место издания: Москва
- Объём: 160 страниц
- Аннотация: Предисловие Драма «Стихов сожжённых стая» повествует о жизни Анны Ахматовой и Николая Гумилёва в первые два десятилетия ХХ века (с момента их знакомства в 1903 г. до гибели Гумилёва в 1921 г.), о любви и столкновении сильных характеров, о становлении творческих личностей и их поединках со смертью, о поэзии и её расцвете в России в период «Серебряного века», о влиянии бурного времени и социальных потрясений на судьбы и творчество целой плеяды выдающихся поэтов эпохи русского ренессанса. Длинная и трагическая жизнь Анны Ахматовой (1889-1966), её многочисленные знакомства с интереснейшими людьми, её стихи, вобравшие в себя голоса многих её современников и предшественников, позволяют использовать её судьбу как своеобразную ось, точнее, ствол повествования о литературной жизни Петербурга начала 20-го века, как нить, связывающую пушкинскую традицию в поэзии с её сегодняшним днём, в частности, с творчеством Иосифа Бродского. Основная задача автора пьесы – оживить голоса и тени талантливых и многогранных людей, вспомнить, как они жили, любили, мыслили и работали, чем интересовались, как относились друг к другу, как сложились их судьбы в суровое время социальных катаклизмов, в эпоху, когда многое зарождалось в России и многое было разрушено и уничтожено. Это попытка правдивого и целостного художественного изображения замечательных людей без лакировки и позолоты, со всеми их «слабостями» и достоинствами. Только так можно раскрыть самое важное и лучшее, что в них было, и показать, как оно росло и развивалось в борьбе с препятствиями, искушениями, ударами судьбы. Эти люди не нуждаются в «возвышающем обмане» (он их уплощает и унижает), а заслуживают и требуют полноты понимания и понимания глубины. Из уважения к личностям, ставшим прототипами главных героев драмы, она не содержит никаких вымышленных (для увлекательности фабулы) событий – только авторский взгляд на «исторические» события (ключевые эпизоды жизни, отражённые в мемуарах нескольких авторов) и попытку психологической реконструкции внутреннего мира героев, их мировоззрений, ценностей, мотивов поступков, стремлений, стилей общения. Эта реконструкция основана на тщательном изучении их творчества и биографии. Материалом для пьесы послужили стихи, рассказы, пьесы, эссе, очерки, письма и дневники Анны Ахматовой, Николая Гумилёва, Александра Блока, Николая Недоброво, Максимилиана Волошина, Иннокентия Анненского, Осипа Мандельштама, Михаила Кузмина, Бориса Пастернака, Марины Цветаевой и воспоминания их современников и коллег по цеху: С. Маковского, Б. Анрепа, А. Лурье, Е. Дмитриевой, В. Срезневской, П. Лукницкого, В. Ходасевича, А. Толстого, Г. Иванова, Г. Адамовича, Н. Мандельштам, Л. Чуковской, И. Одоевцевой и многих других. Конечно, любые воспоминания (в том числе самой Ахматовой) неизбежно – вольно или невольно – несут на себе печать субъективизма в отборе фактов, их подаче и ретроспективной оценке и, конечно, – заметные следы избирательной и творческой работы памяти мемуариста. Изучая и сопоставляя рассказы об одних и тех же событиях разных авторов (порой сильно расходящихся в оценках), можно попытаться восстановить некую объёмную картину происходившего, отфильтровать попытки корректировки прошлого, выявить некое «объективное» ядро, не зависимое от пристрастий авторов мемуаров и особенностей их зрения, слуха, памяти и литературных способностей. Увлекательность повествования и драматическое напряжение обеспечиваются в пьесе не за счёт внешней интриги и динамичного моторного действия, а за счёт точного выбора ключевых эпизодов (линий, нитей) жизни героев и их монтажа, за счёт глубины психологической проработки характеров и экзистенциальных проблем, насыщенности диалогов эмоциями, мыслью, юмором. В данном случае не так важно, что делали герои, куда бежали и кого били, сколько то, что они думали, о чём мечтали и писали, чего, наоборот, не делали, не хотели или не смогли сделать. Историзма и документализма в пьесе (и примечаниях к ней) больше, чем в большинстве исторических повестей, доля вымысла в фабуле которых, как правило, превышает 90 %. Тем не менее, это художественное произведение: оно отличается от материала, из которого оно выросло, как любовно изготовленное вино от виноградных лоз, возделанных предками. В основе композиции драмы – переплетение 2 сюжетных линий: беседы Анны Ахматовой с Иосифом Бродским в августе 1962 года (Ахматовой – 73 года, Бродскому – 22) и допроса Гумилёва в августе 1921 г., за две недели перед его расстрелом (Следователь и его «беседы» с Гумилёвым полностью вымышлены). Воспоминания Ахматовой и Гумилёва (и Следователя) о жизни, эпохе и судьбах окружавших их людей позволяют перенестись в годы их юности и учёбы в Царском селе, годы их совместной жизни и активного участия в литературно-богемной жизни Петербурга, годы Первой мировой войны и Октябрьской революции. Эти воспоминания рождаются не в хронологической последовательности, а по прихоти памяти и настроения героев. Противоречивость, выборочность, случайность воспоминаний, разветвлённость лабиринтов прошлого, причудливость ассоциативных механизмов памяти, её преображающая сила – одна из интересных тем, разрабатываемых неявно. Перекрёстные воспоминания героев позволяют взглянуть на многие эпизоды и некоторых персонажей с разных сторон баррикад и добиться стереоскопического эффекта. Кроме того, разговор Гумилёва со Следователем (работавшим в тайной полиции ещё до революции и следившим за умонастроениями культурной элиты в 10-ых годах) выходит на темы свободы личности и революции, власти и её тайных механизмов, оставшихся неизменными и в наши дни. В ткань драмы вплетены стихи Ахматовой, Гумилёва, Блока, Анненского, Волошина, Черубины де Габриак, Кузмина, Мандельштама, Пастернака, Цветаевой, Маяковского, Хлебникова, Брюсова, Бродского. Насыщенность стихами, наличие четырёх сцен в литературно-артистическом кабаре «Бродячая собака», введение трагического хора и другие драматургические решения позволяют поставить пьесу как музыкально-драматический спектакль. «Стихов сожжённых стая» не укладывается в стандартные жанровые рамки (задача автора отнюдь не была чисто драматургической). Это не просто пьеса, ибо содержит значительно больше того, что можно поставить на сцене для широкой публики. Она написана, прежде всего, для чтения (для искушённого читателя, серьёзно интересующегося поэзией, литературой, историей, людьми) и при постановке нуждается в сокращениях (вполне очевидных, так как автор всё-таки не упускал из виду возможность постановки в театре, склонном к сложным и рискованным экспериментам). Это некий художественно-исторический текст, пьеса-повесть, драма-палимпсест. Конечно, конкретные ситуации, эпизоды и реплики героев пьесы вымышлены, но многие из них написаны по мотивам выдержек из дневников, писем, статей и воспоминаний их реальных прототипов, в эти реплики вкраплены мысли и оценки, высказанные Ахматовой, Гумилёвым, Блоком, Волошиным, Недоброво, Анрепом, Бродским и др. Например, речь Гумилёва на первом вечере акмеистов в литературно-артистическом кабаре «Бродячая собака» (сцена 13) почти полностью составлена из цитат из его статьи «Наследие символизма и акмеизм», 1913 г. Некоторые реплики Елизаветы Дмитриевой в диалоге с Волошиным (сцене 8) – цитаты из её писем Волошину, написанных в 1908-1909 годах, и её «Исповеди». Рассказ Ахматовой её подруге о своих встречах с Модильяни (сцена 24) почти полностью состоит из плотно спрессованных коротких выдержек из её очерка «Амедео Модильяни», наделённых стилистикой устной речи (с бережно сохранёнными смыслом, интонацией и подтекстом). Стихотворный диалог Ахматовой и Блока (сцена 34) выстроен из их стихов, написанных в течение трёх недель, начиная с известного визита Ахматовой к Блоку накануне Рождества 1913 г. Письма Ахматовой её подруге Валерии Тюльпановой в сцене 5 почти полностью составлены (спрессованы) из десятка цитат из 7 писем Анны Горенко Сергею Владимировичу фон Штейну (мужу её старшей сестры Инны), написанных в период с декабря 1906 г. по февраль 1907 г. Несмотря на замену адресата (чтобы не вводить ещё одного персонажа), перестановку отдельных предложений и компиляцию фраз из разных писем, смысл, настроение, интонация и стилистика переданы максимально точно, без каких-либо дополнений и искажений. Письма Анны Горенко Сергею Штейну – одно из немногих сохранившихся объективных документальных свидетельство о юной Ахматовой (до 1910 г.). Практически все остальные её письма, дневники и стихи этого периода были утрачены адресатами, либо сожжены самой Ахматовой (в частности, переписка с Гумилёвым 1906-1910 гг. была сожжена по обоюдному согласию в 1907 и 1910 годах). И ещё пример: письма Гумилёва Ахматовой в сцене 39 написаны по мотивам его писем Анне Ахматовой с фронта и из кавалерийского училища в 1914-1916 гг., его писем Михаилу Лозинскому и публиковавшихся в газете «Биржевые ведомости» фронтовых очерков Гумилёва «Записки кавалериста». Примерно на две трети они состоят из кратких цитат (передающих эпистолярный стиль Гумилёва), склеенных по «произволу» автора пьесы. Несмотря на перестановку отдельных предложений, компиляцию фраз из разных писем и необходимые сокращения и дополнения, их смысл, интонация и стилистика переданы максимально точно. Письма Ахматовой Гумилёву в армию не сохранились. Поэтому использованы её стихи 1913-1916 годов (в частности те, о которых отзывался в сохранившихся письмах Гумилёв). Некоторые из них считаются (ахматоведами) адресованными Борису Анрепу, занявшему главное место в сердце Ахматовой с весны 1915 г. Но это только предположения (и единодушия в определении адресата нет), ибо досконально, конечно, не известно, что думала и чувствовала Ахматова, когда их писала, кого вспоминала и кому адресовала. Её стихи (как и стихи всякого великого поэта, как и человеческая память) почти всегда многослойны и напоминают фотопластинку с несколькими кадрами, отпечатанными на ней и проявляющимися только под пристальным взглядом (и определённым углом зрения). Они – результат наложения, взаимопроникновения и интерференции литературных аллюзий, воспоминаний и эмоциональных состояний поэта в пространстве языка, а лирический герой – собирательный образ, сотканный желаниями, памятью и воображением. Так что все стихотворения, включённые в эту сцену, вполне могли быть адресованы и Гумилёву, а тем более, могли быть посланы ему Ахматовой. Гумилёв вполне мог считать именно себя адресатом этих стихотворений Ахматовой, а мог и заподозрить неладное (что, по моему разумению, вполне устроило бы Ахматову тех лет). Не могу не отметить, что драма «Стихов сожжённых стая» не имеет ничего общего с так называемой «документальной повестью» Бориса Носика «Анна и Амедео. История тайной любви». Никакой документальности в этой «повести» нет. Разрозненные цитаты из стихов и воспоминаний, перемешанные с авторскими комментариями и вымыслами – вот и вся документальность. Цель (тактическая) – сенсация, скандал, шумиха. Вполне в духе бульварной прессы. Сам Носик, главный герой своей повести, в припадке самодовольной откровенности весьма точно охарактеризовал своё творение: «добросовестно, но неделикатно залезая в тайны чужой брачной ночи (для обшей пользы, конечно, не из праздного любопытства, а все же...)». Слово «добросовестно» здесь лишнее. Повесть нашпигована фактическими и хронологическими ошибками, подтасовками, смелыми фантазиями и комплексами автора, спроецированными им на героев повести. Развязный тон, пошлость и снисходительное похлопывание героев по плечу и по заднице дополняют букет. Всё это мне претит и, естественно, ничего подобного я не допускал в своей работе. Другая, не менее серьёзная, опасность, которой хотелось избежать, – лакировка и восторженное славословие, превращение глубоких и многогранных людей, интересных именно своей сложностью и противоречивостью, в бронзовых идолов и кумиров, окружённых ореолом святости и культовости, каждый поступок и каждое слово которых – образец высочайшей нравственности и величайшего ума, каждый жест и вздох которых гениальны и полны неизречённых тайн. К этому особенно склонны литературоведы и биографы, никогда не встречавшие Ахматову, Блока, Гумилёва и других поэтов Серебряного века. Для них они – классики, легенды, мифологизированные предки, вырастающие в размерах по мере отдаления во времени и становящиеся божествами. Мне хотелось бы не славословить, не воскурять фимиам замечательным русским поэтам, а отдать им дань уважения, любви и понимания. Надеюсь, что те, кто боготворят Анну Ахматову, Николая Гумилёва, Осипа Мандельштама и Александра Блока, догадываются, что их форма любви не единственная возможная и не обязательная для всех. Я не стал снабжать пьесу подробными литературоведческими комментариями и ограничился сносками, указывающими авторов стихов, включённых в пьесу, и краткими историческими примечаниями (в итоге, их оказалось более сотни). Сносками с указанием на авторство снабжены только строки од ного поэта, вложенные в уста другого. Стихотворные строки, не помеченные сносками, принадлежат тому поэту, в реплику которого они включены. Примечания играют роль потайных дверей в жизнь прототипов героев пьесы – прикрытых, но не запертых. Те, кому интересно заглянуть в них и спуститься глубже в катакомбы прошлого, могут это сделать. Советую не делать этого при первом чтении, чтобы не заблудиться. Тем более что примечания можно читать подряд, отдельно от пьесы, как дополнение к ней. Для удобства любознательных читателей (а также потенциальных режиссёров-постановщиков и исполнителей ролей) я снабдил пьесу двумя приложениями: 1) годы жизни поэтов и деятелей Серебряного века, упоминаемых в пьесе, и прототипов других персонажей (в порядке их рождения); 2) список литературы, использованной при отборе материала для пьесы и заслуживающей прочтения (он не претендует на полноту, хотя и содержит более 50000 стр.). Драма «Стихов сожжённых стая» – первая пьеса трилогии об Анне Ахматовой и вторая из венка пьес о Серебряном веке (1900-1917) и плеяде крупнейших поэтов, выросших из него: Пастернаке, Цветаевой, Волошине, Мандельштаме, Ахматовой, Гумилёве, Маяковском, Блоке, Белом и др. Первая пьеса венка – «Страсти по Черубине» – посвящена знаменитой литературной мистификации Максимилиана Волошина и Елизаветы Дмитриевой и кругу поэтов, группировавшемуся вокруг литературного журнала «Аполлон». Она рассказывает о любовном треугольнике Гумилёв – Дмитриева – Волошин, о рождении поэтессы Черубины де Габриак, покорившей литературный Петербург и сердца целой дюжины поэтов осенью 1909 г., о романтических страстях, кипевших вокруг таинственной поэтессы, общавшейся с литературным миром только посредством писем и телефона, о тонкой и остроумной игре, обернувшейся трагедией для её основных участников, о дуэли Гумилёва и Волошина. Главные герои пьесы – Волошин, Гумилёв, Дмитриева, Маковский, Анненский, Вячеслав Иванов, Кузмин, Блок, Цветаева. Третья пьеса – «Сестра моя – жизнь!» – будет посвящена Борису Пастернаку (её героями будут также Марина Цветаева, Райнер Мария Рильке, Арсений Тарковский, Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Владимир Маяковский).
- Добавил в систему: Хохлов Андрей Владимирович